Юлиан Тувим. К 120-летию со дня рождения

Польский поэт, переводчик, сатирик и страстный антифашист Юлиан Тувим родился в Лодзи 13 сентября 1894 г. Он очень любил Польшу, любил город, в котором родился, — Петраковская улица, базар, гостиница «Савой», фабрики и нищие Валуты:

Пусть те восхваляют
Сорренто, Крым,
Кто на красоты падок.
А я из Лодзи, и черный дым
Мне был отраден и сладок.

Родился Тувим в мелкобуржуазной интеллигентной еврейской семье, которая вечно колеблется между народными чаяниями и вкусами правящей элиты. Вечное неудовлетворение в душе и путаница в голове. Отец был банковский служащий средней руки, человек по характеру методичный, замкнутый и отрешенный. Мать — моложе его на 15 лет — натура более чуткая, нервическая, с идеальными порывами. Сын перенял от отца методичность, а от матери — артистичность. Родители жили недружно, дом был неуютен, средств мало — вот в такой атмосфере формировался будущий поэт.

Поначалу Юлиан увлекся наукой. Хотел быть химиком и алхимиком, но после взрыва в домашней лаборатории переключил свой интерес на марки. Марки — как путешествие по миру. Затем наступило «лингвистическое помешательство»: Тувим увлекся «словесной алхимией» и боготворил слово до конца своей жизни.

Первым любимым поэтом стал Леопольд Стафф, и, как признавался Тувим, «в душе все заклокотало от ритмов. Поэзия стала живой. Стихи выскочили из книг и стали бродить по городу». После Стаффа Юлиан Тувим влюбился в поэзию Артюра Рембо. Затем его наставниками стали классики Кохановский и Словацкий; из русских — Пушкин, Блок, позднее — Маяковский. Из прозы на Тувима особое впечатление произвели петербургские повести Гоголя.

В 1916 г. Юлиан Тувим поступил на правовой факультет Варшавского университета, затем перевелся на филологический, но курса так и не кончил. Бурная литературная жизнь отвлекла его от образования. Свои первые стихи Тувим опубликовал в студенческом журнале. Вскоре вышла первая книга стихов «Подстерегаю Бога». В 1920 г. выходит вторая — «Пляшущий Сократ», вслед за ней — «Седьмая осень».

Кафе в Варшаве, в котором в межвоенные
1920-30 годы часто собирались польские писатели,
 политики и другие представители интеллигенции,
 и в котором очень  часто бывал Юлиан Тувим.

Вакхическое настроение владело молодым Тувимом. А тут подоспели и политические перемены. Октябрьская революция в России потрясла Польшу. Жизнь завихрилась и забурлила. В Варшаве и Лодзи появились многочисленные литературные кафе и кабаре, и на время Тувим становится эстрадным поэтом. Но истинная поэзия перевешивает эстраду. Горькая действительность превращает Тувима в злого поэта-сатирика.

Ваши слова —
как салонные моськи,
А мои —
как разъяренные псы!..

В 1924 г. в варшавском театре «Новая комедия» была поставлена тувимовская инсценировка повести Гоголя «Шинель». Оказалось, Акакий Акакиевич — это не только забитый маленький русский человечек, но и такой же загнанный в угол поляк. Затрагивая социальные язвы общества, Тувим наживал политических врагов и вызывал непонимание друзей.

Тувим пытался оправдываться: «Политика не является моей профессией. Она — функция моей совести и темперамента». В случае с Тувимом совесть была беспокойная, а темперамент почти африканский. Еще большим темпераментом обладал его русский друг Владимир Маяковский, которого Тувим с удовольствием переводил на польский. Особенно сильно прозвучало «Облако в штанах» по-польски — «Облак в споднях».

В 1922 г. состоялось знакомство Тувима еще с одним русским — Ильей Эренбургом. Эренбург и Тувим сразу нашли общий язык. «Почти всю жизнь мы прожили в разных мирах и встречались редко, случайно. А вот мало кого я любил так нежно, суеверно, безотчетно, как Юлиана Тувима», — отмечал в мемуарах Эренбург. «Польша не всегда была ласкова к Тувиму, но он всегда любил Польшу», — замечал Эренбург. В 30-е годы Тувим нещадно критиковал народившийся класс буржуа, в его стихах часто звучала тема круговращения денег. Отрицательно относился Тувим к военщине. В стихотворении «К генералам» он писал:

Бомбовержцы, какой
вы оставите след,
Кроме дыма, пожаров, увечий!
Но огнями живыми
через тысячу лет
Наших слов
будут рваться картечи!

Мощная критика обрушилась на Тувима за это стихотворение, его назвали «беспримерным по своей большевистской наглости хулиганским рекордом Тувима».

В сентябре 1939 г. гитлеровские войска вступили в Польшу. «Меня выбросило сперва в Париж, потом в Португалию, затем в Рио-де-Жанейро (чудо из чудес), наконец, в Нью-Йорк... А должно было забросить в Россию», — писал Тувим в одном из своих писем. Но, видимо, Тувима хранил Господь, ибо в последнем случае его могла ожидать Катынь. В 1944 г. Юлиан Тувим написал обращение, озаглавленное «Мы — польские евреи». Вот несколько выдержек из этого блестящего публицистического выступления: «И сразу я слышу вопрос: «Откуда это “мы”? Вопрос в известной степени обоснованный. Мне задавали его евреи, которым я всегда говорил, что я — поляк. Теперь мне будут задавать его поляки, для подавляющего большинства которых я был и остаюсь евреем. Вот ответ тем и другим. Я — поляк, потому что мне нравится быть поляком. Это мое личное дело, и я не обязан давать кому-либо в этом отчет. Я не делю поляков на породистых и непородистых... Я делю поляков, как евреев, как людей любой национальности, на умных и глупых, на честных и бесчестных, на интересных и скучных, на обидчиков и на обиженных, на достойных и недостойных. Я делю также поляков на фашистов и антифашистов... Мы, Шломы, Срули, Мойшки, пархатые, чесночные, мы, со множеством обидных прозвищ, мы показали себя достойными Ахиллов, Ричардов Львиное Сердце и прочих героев... Мы, с ружьями на баррикадах, мы, под самолетами, которые бомбили наши убогие дома, мы были солдатами свободы и чести. “Арончик, что же ты не на фронте?” Он был на фронте, милостивые паны, и он погиб за Польшу...»

В эмиграции Юлиан Тувим начал колдовать над огромной поэмой «Цветы Польши» — это нечто среднее между «Евгением Онегиным» Пушкина и «Дон Жуаном» Байрона, своеобразная энциклопедия польской жизни.

 После возвращения на родину Тувим активно работал, был увлечен театром, выпустил антологию польской поэзии, сборник сатирических произведений «Пером и перышком» много переводил — «Медного всадника» Пушкина, «Горе от ума» Грибоедова, «Кому на Руси жить хорошо» Некрасова, Бальмонта, Брюсова, Блока...

А еще Тувим проявил себя как детский поэт. Есть мнение, что сочинением детских стихов Юлиан Тувим увлёкся случайно.

Говорят, что это Владимир Маяковский сагитировал его писать для детей – было это в 1927-м году, во время посещения Варшавы Маяковским. Уж больно увлекательно и заманчиво Маяковский описал Тувиму творчество детского писателя.

Правда это или нет, теперь уже никто не знает. Тут главное в другом – ведь всего за несколько лет работы из под пера Юлиана Тувима появились на свет: пан Трулялинский, пан Малюткин, слон Хоботовский, и другие персонажи.

Детским поэтом Юлиан Тувим был совсем недолго, исключительно в тридцатые годы, и написал за это время примерно полсотни стихотворений для маленьких ребят.

 Потом началась война, а когда она кончилась, и Тувим вернулся в родную Польшу из долгих странствий эмигранта, не только польские, но и советские дети уже вовсю повторяли:

- Что случилось? Что случилось?
- С печки азбука свалилась!..

                     ***

- Что стряслось у тёти Вали?
- У неё очки пропали!..

           ***
Кто не знает об артисте
Тралиславе Трулялинском!
А живет он в Припевайске,
В переулке Веселинском.
С ним и тетка — Трулялетка,
И сынишка — Трулялишка,
И собачка — Трулялячка, 

(Стихи Тувима для детей  переводили замечательные поэты Сергей Михалков, Елена Благинина, Самуил Маршак,  Борис Заходер и др.).

Но из всех жанров главный для Тувима все же сатира. Его афоризмы, или «фрашки», пользовались и продолжают пользоваться большим успехом.

К примеру, о женщинах: «Добродетельная девица не гонится за женихами. Где это видано, чтобы мышеловка гналась за мышью?» Или: «Как умны были бы женщины, если бы обладали всем тем разумом, который мужчины из-за них потеряли». И последний вздох: «Как жаль, что я не знал вас 20 кг тому назад».

Еще в 20-е годы Юлиан Тувим мечтал посетить Советский Союз. Он приехал в Москву весной 1948 г. и с приступом язвы попал в Боткинскую больницу. Подлечившись, уехал домой, так что в Москве он увидел только номер гостиницы в «Национале» да больничную палату в Боткинской.

«Безумья капелька запала в мой тусклый мозг игрою радуг», — как-то заметил о своем творчестве Тувим. Он умер в расцвете сил, не успев докончить «Цветы Польши» — 27 декабря 1953 г.

Юлиан Тувим сказал:

·        Поздравления - самая изысканная форма зависти. 

·        Графоман пишет как попало о прекрасных вещах, талант пишет прекрасно о чем попало. 

·        Кровь бывает двух видов: та, что течет в жилах, и та, что вытекает из жил. 

·        Богатство - это сбережения многих в руках одного. 

·        Жизнь - мучение. Лучше бы совсем не родиться. Но такая удача выпадает одному человеку из тысячи. 

·        Радио — чудесная штука: одно движение пальца, и ничего не слышно. 

·        Мозг - устройство, с помощью которого мы думаем, что думаем.

                                                                                      *****

Осень возвращается мимозой,

Золотистой хрупкой недотрогой.

Той девчонкой золотоволосой,

Что однажды встретилась дорогой.

Твои письма звали издалека

И с порога мне благоухали.

Задыхаясь, я сбегал с урока,

А вдогонку ангелы порхали.

Вновь напомнит золото соцветий

Тот октябрь – бессмертник легковейный

И с тобой, единственной на свете,

Поздние те встречи у кофейной.

Смутный от надежд и опасений,

В парке я выплакивался вербе,

И лишь месяц радовал осенний – 

От мимозы майский – на ущербе.

С ним и засыпал я на рассвете,

Были сны весенними – и слезы

Пахли вербной горечью, как эти

Золотые веточки мимозы.

                   *****

ТЕМНАЯ НОЧЬ

Человек, согбенный ношей,

Сядь со мною.

Помолчим в ночи, объятой

Тишиною.

Скинь с плеча

сундук дубовый,

Сядем рядом,

Глянем в ночь по-человечьи —

Долгим взглядом.

Груз тяжел. И хлеб что камень.

Дышим трудно.

 Помолчим давай. Два камня

В тьме безлюдной.

Перевод Анны Ахматовой

                 *****

У КРУГЛОГО СТОЛА

Du holde  Kunst,

In wieviel  grauen  Stunden..

                         (Песня Шуберта).

А может, милая, собраться

Хотя бы на день нам в Томашов?

Там в тихих сумерках сентябрьских

В осеннем золоте тогдашнем,

В том белом доме, в белом зале,

Что мебелью чужой заставлен,

Доскажем, что не досказали

В том нашем разговоре давнем.

При круглом столике доныне

Мы там сидим как неживые.

Кто расколдует  нас, кто снимет

С нас, наконец, те чары злые?

Ещё из глаз моих стекает

К моим губам ручей солёный,

А ты сидишь, не отвечаешь

И виноград жуёшь зелёный.

Ещё пою тебе я взглядом

"Du holde Kunst!", и сердцу больно,

Но ехать и прощаться надо,

В моей руке твоя безвольна.

И уезжаю, оставляю,

И повторяя снова, снова,

Благословляя, проклинаю..

"Du holde Kunst!" О, если б слово!

Тот белый дом стоит как прежде

И до сих пор не понимая,

Зачем внесли чужие вещи

И тишина вошла немая.

Но сумрак осени остаться

Там должен, тишь, и тени наши...

...А может, милая, собраться

Хотя бы на день нам в Томашов?