Фонтан любви. Вдохновение двух поэтов

Великие произведения способны удивлять скромностью и непритязательностью. Таков знаменитый бахчисарайский фонтан Сельсибиль, Райский источник, созданный в 1764 году иранским художником-камнерезом для мавзолея жены грозного крымского хана. В правление Екатерины II фонтан перенесли и сделали одним из украшений дворца, вскоре пришедшего в запустение.

 Сейчас овеянный легендами фонтан в одной из резиденций наводивших страх на Европу и Азию ханов можно и не заметить. Уже Анна Ахматова в своём стихотворении 1916 года о "городе чистых водомётов, золотом Бахчисарае", не скажет о нём ни слова. Но для многих поэтов Райский источник был источником вдохновенья. Самые известные из них — Александр Пушкин и Адам Мицкевич.

В одной легенде творенье иранского художника получило имя фонтана слёз из-за жестокости хана, который даже своему роду нёс горе и слёзы. Но в лирике Пушкина и Мицкевича жестокость преходяща, а мастерство художника и животворная сила воды — вечны.

Два поэта-романтика не прошли равнодушно мимо неприметной на первый взгляд мраморной плиты с вырезанным в её нише декоративным горельефом. Их искусством и вдохновеньем фонтан слёз обретает словесный облик фонтана любви. Стихи этих двух ярчайших личностей своего времени — своеобразный философский диалог о любви.  

В 1820 году Александр Пушкин, а в 1825-м — Адам Мицкевич, посещают Бахчисарай, в 1826-м оба публикуют посвящённые увиденному ими фонтану стихотворения: пять четверостиший — опальный питомец Царского села Пушкин, а классический сонет — высланный из Польши будущий парижский профессор Мицкевич. Так рождается диалог о фонтане любви.

Фонтану бахчисарайского дворца Фонтан любви, фонтан живой! Принес я в дар тебе две розы. Люблю немолчный говор твой И поэтические слезы. Твоя серебряная пыль Меня кропит росою хладной: Ах, лейся, лейся, ключ отрадный! Журчи, журчи свою мне быль... Фонтан любви, фонтан печальный! И я твой мрамор вопрошал: Хвалу стране прочел я дальной; Но о Марии ты молчал... Светило бледное гарема! И здесь ужель забвенно ты? Или Мария и Зарема Одни счастливые мечты? Иль только сон воображенья В пустынной мгле нарисовал Свои минутные виденья, Души неясный идеал?

Бахчисарай Величествен и пуст дворец, где жил Гирей.  Роскошной жизни след заткала паутина.  Где пыль сметали лбом по воле господина –  Гнездится саранча, пристанище для змей.  Разросся дикий плющ в пролетах галерей  И чертит письмена… Унылая картина!  То Валтасара знак таинственный «РУИНА»  Природа нанесла на все дела людей.  Один фонтан журчит, как прежде, в полдень синий.  Роняя жемчуг слез над чашею резной,  Разносит голос он в безжизненной пустыне:  О, слава, власть, любовь, что здесь текли рекой!  Иссякли скоро вы, а я струюсь доныне,  Тревожа – о позор! – безмолвия покой.                       (Перевод Вл. Коробова)

Стихотворение Пушкина равноценно по значению с его поэмой "Бахчисарайский фонтан", её отголосок, отзвук, осколок-послесловие, обретающий самостоятельную жизнь. Сонет Мицкевича "Бахчисарай" — часть крымского цикла целой книги сонетов, но его масштаб равнозначен поэме.

Два стихотворения могли бы затеряться в безраздельном творческом наследии их авторов, но, опубликованные в один год, они связаны польской героиней используемой Пушкиным легенды. "Хвалу стране прочёл я дальной; // Но о Марии ты молчал…", — обратится к ручью Пушкин. Говоря о Польше, польский поэт ответит русскому голосом ручья из своего сонета.

В монологе Пушкина исторические преданья и поэма о них самого поэта разделены говором воды. Фонтан журчит о былом, но молчит о том, что волнует поэта — о его личном идеале. Фонтан Пушкина — живое существо, собеседник поэта. Фонтан Мицкевича — одно из двух живых существ: плющ, молча, пишет на стене руин приговор безжалостных времён, а вторящий ему фонтан стенает и печалится. Пушкин прямо использует новое название "Фонтан любви…" Мицкевич создаст образ хранящего любовь и побеждающего умирающий дворец живого ручья-фонтана.

Пушкин — лирик-психолог, Мицкевич — поэт-философ, поэт-историк. Оба они утверждают на правах идеала свободное и независимое чувство.

Только российский романтик сомневается в себе, словно бы отступая перед зримой реальностью рукотворного шедевра, а друг и соратник российского романтика достигает высвобождающего личную волю чистого созерцания. Пушкин сомневается в реальности воспетой им в поэме польской красавицы Марии и мнящей её соперницею Заремы, а Мицкевич словно бы утешает его говором ручья. Дворцы и страсти — преходящи, вечна живая речь природы и человека.  

В непроизвольном диалоге двух поэтов Райский источник очищается от шелухи словесной молвы и обретает тот исконный облик, который придал ему скульптор, стремившийся выявить в камне первозданную стойкость и силу ручейка, способного преисполняться жизнетворной любовью. Становясь фактическим героем стихов, мраморная плита с сочащейся из неё влагой вновь преисполняется вложенной (врезанной, а потом и влитой) в неё любви.

Двенадцать чаш фонтана принимают из венчающего его цветка воду, дробя и неся к повторяющейся спирали времён. Кто-то увидит в декоре скромной каменной ниши лотос и глаз наверху, кто-то улитку внизу, а кто-то даст волю ассоциациям любви и страсти. 

Актрисы А.К. Фехтнер и Н.В. Хоткевич в спектакле по поэме А.С. Пушкина «Бахчисарайский фонтан». Театр «Летучая мышь» (г. Москва, 1908-1920)

Мусульманское искусство запрещало изображение живых существ, а многовековая история кочевья культивировала воду, её природные источники. Жизнетворная влага и стала главным героем оставленного потомкам фонтана.

Любовь и слёзы, радости райских встреч и адские горести разлук, судьбы человеческие и слава судеб, история и молва — всё сокрыто в круговращениях то сливающихся, то разделяющихся капель воды. Архитектура фонтана таила сокровища богатейших поэтических фантазий. Юная Диляре пробудила в Гирее последнюю страсть, которая стала его первой любовью. Иранский мастер Сельсибиля Омер превратил мрамор в фонтан. 

Народы Крыма овеяли фонтан легендами, а поэты воздвигли вокруг нерукотворную беседку стихов и принесли ему в дар две живые розы. Фонтан любви чарует нас наяву и в стихах немолчным говором и поэтической слезой...

Дмитрий Пэн 

Источник