Начало жанру туристических заметок в России было положено в XVIII в., а первым
признанным его мастером стал Денис Иванович Фонвизин. Он побывал в Западной
Европе в 1770-х и 1780-х гг. Предлагаю вашему вниманию выжимку из «Записок
первого путешествия». Они состоят из писем Фонвизина, которые он писал во время
путешествия во Францию (сентябрь 1777 – ноябрь 1778 г.) своему другу Петру
Ивановичу Панину (1721–1789), генералу в отставке.
Письма носили не
частный, а литературный характер. «Записки первого путешествия» сыграли в
дальнейшем значительную роль в развитии русской прозы. Они и сегодня читаются с
неослабевающим интересом.
«Британские ученые» в Германии XVIII в.
«Британские ученые» в Германии XVIII в.
Последнее письмо
имел я честь писать к вашему сиятельству из Дрездена. В нем пробыл я близ трех
недель. Осмотрев тут все достойное примечания, поехал я в Лейпциг, но уже не
застал ярмарки. Я нашел сей город наполненным учеными людьми. Иные из них
почитают главным своим и человеческим достоинством то, что умеют говорить
по-латыни, чему, однако ж, во времена Цицероновы умели и пятилетние ребята;
другие, вознесясь мысленно на небеса, не смыслят ничего, что делается на земле;
иные весьма твердо знают артифициальную логику, имея крайний недостаток в натуральной;
словом — Лейпциг доказывает неоспоримо, что ученость не родит разума.
Платные немецкие автобаны
Из Франкфурта
ехал я по немецким княжествам: что ни шаг, то государство. Я видел Ганау,
Майнц, Фульду, Саксен-Готу, Эйзенах и несколько княжеств мелких принцев. Дороги
часто находил немощеные, но везде платил дорого за мостовую; и когда, по
вытащении меня из грязи, требовали с меня денег за мостовую, то я осмеливался
спрашивать: где она? На сие отвечали мне, что его светлость владеющий государь
намерен приказать мостить впредь, а теперь собирать деньги. Таковое правосудие
с чужестранными заставило меня сделать заключение и о правосудии к подданным.
Не удивился я, что из всякого их жилья куча нищих провожала всегда мою карету.
«Курбан-байрам» в Лионе
Отсюда выехал я
во Францию и, чрез Страсбург, Безансон, Bourg-en-Bresse, достиг славного города
Лиона. Дорога в сем государстве очень хороша, но везде по городам улицы так
узки и так скверно содержатся, что дивиться надобно, как люди с пятью
человеческими чувствами в такой нечистоте жить могут. Видно, что полиция в сие
дело не вступается, чему в доказательство осмелюсь вашему сиятельству
рассказать один пример. Шедши в Лионе по самой знатной и большой улице
(которая, однако ж, не годится в наши переулки), увидел я среди бела дня
зажженные факелы и много людей среди улицы. Будучи близорук, счел я, что это,
конечно, какое-нибудь знатное погребение; но, подошед из любопытства ближе, увидел,
что я сильно обманулся: господа французы изволили убить себе свинью — и нашли
место опалить ее на самой средине улицы! Смрад, нечистота и толпа праздных
людей, смотрящих на сию операцию, принудили меня взять другую дорогу.
Образование без знаний
Способов к
просвещению здесь очень довольно. Я могу оными пользоваться, не расстраивая
моего малого достатка; и хотя телесная пища здесь весьма дешева, но душевная
еще дешевле. Учитель философии, обязываясь читать всякий день лекции, запросил
с меня в первом слове на наши деньги по 2 руб. 40 коп. в месяц. Юриспруденция,
как наука, при настоящем развращении совестей человеческих ни к чему почти не
служащая, стоит гораздо дешевле. Римское право из одной пищи здесь преподается.
Такой бедной учености, я думаю, нет в целом свете, ибо как гражданские звания
покупаются без справки, имеет ли покупающий потребные к должности своей знания,
то и нет охотников терять время свое, учась науке бесполезной. Злоупотребление
продажи чинов произвело здесь то странное действие, что при невероятном
множестве способов к просвещению глубокое невежество весьма нередко. Оно
сопровождается еще и ужасным суеверием. Попы, имея в руках своих воспитание,
вселяют в людей, с одной стороны, рабскую привязанность к химерам, выгодным для
духовенства, а с другой — сильное отвращение к здравому рассудку. Таково почти
все дворянство и большая часть других состоянии... Впрочем, те, кои предуспели
как-нибудь свергнуть с себя иго суеверия, почти все попали в другую крайность и
заразились новою философиею. Редкого встречаю, в ком бы неприметна была которая-нибудь
из двух крайностей: или рабство, или наглость разума.
Свобода умереть с голоду
Главное рачение
мое обратил я к познанию здешних законов... Система законов сего государства
есть здание, можно сказать, премудрое, сооруженное многими веками и редкими
умами; но вкравшиеся мало-помалу различные злоупотребления и развращение нравов
дошли теперь до самой крайности и уже потрясли основание сего пространного
здания, так что жить в нем бедственно, а разорить его пагубно. Первое право
каждого француза есть вольность; но истинное настоящее его состояние есть
рабство, ибо бедный человек не может снискивать своего пропитания иначе, как рабскою
работою, а если захочет пользоваться драгоценною своею вольностию, то должен
будет умереть с голоду. Словом, вольность есть пустое имя, и право сильного остается
правом превыше всех законов.
Общество чистогана
В рассуждении
правосудия вижу я, что везде одним манером поступают. Наилучшие законы не значат
ничего, когда исчез в людских сердцах первый закон, первый между людьми союз —
добрая вера... Вся честность на словах, и чем складнее у кого фразы, тем больше
остерегаться должно какого-нибудь обмана. Ни порода, ни наружные знаки почестей
не препятствуют нимало снисходить до подлейших обманов, как скоро дело идет о
малейшей корысти. Сколько кавалеров св. Людовика, которые тем и живут, что,
подлестясь к чужестранцу и заняв у него, сколько простосердечие его взять
позволяет, на другой же день скрываются вовсе и с деньгами от своего заимодавца!
Сколько промышляют своими супругами, сестрами, дочерьми! Словом, деньги суть
первое божество здешней земли.
Переизбыток вежливости
Почти всякий
француз, если спросить его утвердительным образом, отвечает: да, а если
отрицательным, о той же материи, отвечает: нет. Сколько раз, имея случай разговаривать
с отличными людьми, например, о вольности, начинал я речь мою тем, что, сколько
мне кажется, сие первое право человека во Франции свято сохраняется; на что с
восторгом мне отвечают: que le Français est né libre ( что француз рожден
свободным), что сие право составляет их истинное счастие, что они помрут
прежде, нежели стерпят малейшее оному нарушение. Выслушав сие, завожу я речь о
примечаемых мною неудобствах и нечувствительно открываю им мысль мою, что
желательно б было, если б вольность была у них не пустое слово. Поверите ли,
милостивый государь, что те же самые люди, кои восхищались своею вольностию,
тот же час отвечают мне: “О monsieur, vous avez raison! Le Français est ecrasé,
le Francais est esclave” (О сударь, вы правы! Француз раздавлен, француз —
раб). Говоря сие, впадают в преужасный восторг негодования, и если не унять, то
хотя целые сутки рады бранить правление и унижать свое состояние.
Привычка к пустословию
Мыслят здесь
мало, да и некогда, потому что говорят много и очень скоро. Обыкновенно
отворяют рот, не зная еще, что сказать; а как затворить рот, не сказав ничего,
было бы стыдно, то и говорят слова, которые машинально на язык попадаются, не
заботясь много, есть ли в них какой-нибудь смысл. Притом каждый имеет в запасе
множество выученных наизусть фраз, правду сказать, весьма общих и ничего не
значащих, которыми, однако ж, отделывается при всяком случае. Сии фразы состоят
обыкновенно из комплиментов, часто весьма натянутых и всегда излишних для слушателя,
который пустоты слушать не хочет.
Нация нищебродов
Я видел
Лангедок, Прованс, Дюфине, Лион, Бургонь, Шампань. Первые две провинции
считаются во всем здешнем государстве хлебороднейшими и изобильнейшими.
Сравнивая наших крестьян в лучших местах с тамошними, нахожу, беспристрастно
судя, состояние наших несравненно счастливейшим. Я имел честь вашему сиятельству
описывать частию причины оному в прежних моих письмах; но главною поставляю ту,
что подать в казну платится неограниченная и, следственно, собственность имения
есть только в одном воображении. В сем плодоноснейшем краю на каждой почте карета
моя была всегда окружена нищими, которые весьма часто, вместо денег, именно
спрашивали, нет ли с нами куска хлеба. Сие доказывает неоспоримо, что и посреди
изобилия можно умереть с голоду.
Столичное высокомерие
Осмотрев все то,
что заслуживало любопытство в сих провинциях, приехал я в Париж, в сей мнимый
центр человеческих знаний и вкуса. Париж может по справедливости назваться
сокращением целого мира. Сие титло заслуживает он по своему пространству и по
бесконечному множеству чужестранных, стекающихся в него от всех концов земли.
Жители парижские почитают свой город столицею света, а свет — своею провинциею.
Бургонию, например, считают близкою провинциею, а Россию дальнею. Француз,
приехавший сюда из Бордо, и россиянин из Петербурга называются равномерно
чужестранными. По их мнению, имеют они не только наилучшие в свете обычаи, но
наилучший вид лица, осанку и ухватки, так что первый и учтивейший комплимент
чужестранному состоит не в других словах, как точно в сих: “Monsieur, vous
n'avez point l’air etranger du tout, je vous en fais bien mon compliment!” (Вы
совсем не походите на чужестранного; поздравляю вас!).
Природные грязнули
Все столько любят
забавы, сколько труды ненавидят; а особливо черной работы народ терпеть не
может. Зато нечистота в городе такая, какую людям, не вовсе оскотинившимся,
переносить весьма трудно. Почти нигде нельзя отворить окошко летом от
зараженного воздуха. Чтоб иметь все под руками и ни за чем далеко не ходить,
под всяким домом поделаны лавки. В одной блистает золото и наряды, а подле нее,
в другой, вывешена битая скотина с текущей кровью. Есть улицы, где в сделанных
по бокам стоках течет кровь, потому что не отведено для бойни особливого места.
Такую же мерзость нашел я и в прочих французских городах... Напрасно говорят,
что причиною нечистоты многолюдство. Во Франции множество маленьких деревень,
но ни в одну нельзя въезжать, не зажав носа. Со всем тем привычка от самого
младенчества жить в грязи по уши делает, что обоняние французов нимало от того
не страждет. Вообще сказать можно, что в рассуждении чистоты перенимать здесь
нечего, а в рассуждении благонравия еще меньше.
Посторонним вход запрещен
Удостоверясь в
сей истине, искал я причины, что привлекает сюда такое множество чужестранцев? Общества;
но смело скажу, что нет ничего труднее, как чужестранцу войти в здешнее
общество, следовательно, и вошло их очень мало. Внутреннее ощущение здешних
господ, что они дают тон всей Европе, вселяет в них гордость, от которой
защититься не могут всею добротою душ своих, ибо действительно в большей их
части душевные расположения весьма похваляются. Сколько надобно стараний,
исканий, низостей, чтоб впущену быть в знатный дом, где, однако ж, ни словом
гостя не удостоивают.
Срамота, сиречь секстуризм
По точном
рассмотрении вижу я только две вещи, кои привлекают сюда чужестранцев в таком
множестве: спектаклии — с позволения сказать — девки. Если две сии приманки
отнять сегодня, то завтра две трети чужестранцев разъедутся из Парижа. Бесчинство
дошло до такой степени, что знатнейшие люди не стыдятся сидеть с девками в
ложах публично.
Сии твари
осыпаны бриллиантами. Для них великолепные дома, столы, экипажи — словом, они
одни наслаждаются всеми благами мира сего. С каким искусством они умеют
соединить прелести красоты с приятностию разума, чтоб уловить в сети жертву
свою! Сею жертвою по большей части бывают чужестранцы, кои привозят с собою
обыкновенно денег сколько можно больше, и если не всегда здравый ум, то, по крайней
мере, часто здравое тело; а из Парижа выезжают, потеряв и то, и другое, часто невозвратно.
Славны бубны за горами
Я оставил
Францию. Пребывание мое в сем государстве убавило сильно цену его в моем
мнении.
«Гундяевщина» по-французски
В рассуждении
злоупотребления духовной власти я уверен, что Франция несравненно несчастнее
всех прочих государств. Правда, что невежество попов делает часто поношение
всей нации; но из сих двух крайностей я лучше видеть хочу попов-невежд, нежели
тиранов. Сила духовенства во Франции такова, что знатнейшие не боятся потерять
ее никаким соблазном. Прелаты публично имеют на содержании девок, и нет позорнее
той жизни, какую ведут французские аббаты.
Правительство жуликов и воров. Кровавый режим
подавляет инакомыслие.
Рассматривая
состояние французской нации, научился я различать вольность по праву от
действительной вольности. Наш народ не имеет первой, но последнею во многом
наслаждается. Напротив того, французы, имея право вольности, живут в сущем рабстве.
Король, будучи не ограничен законами, имеет в руках всю силу попирать законы.
Les Lеttres de cachet суть именные указы, которыми король посылает в ссылки и
сажает в тюрьму, которым никто не смеет спросить причины и которые весьма легко
достаются у государя обманом, что доказывают тысячи примеров. Каждый министр
есть деспот в своем департаменте. Фавориты его делят с ним самовластие и своим
фаворитам уделяют... Неправосудие во Франции тем жесточе, что происходит оно
непосредственно от самого правительства и на всех простирается. Налоги,
безрезонные, частые, тяжкие и служащие к одному обогащению ненасытимых
начальников; никто, не подвергаясь беде, не смеет слова молвить против сих
утеснении. Надобно тотчас выбрать одно из двух: или платить, или быть брошену в
тюрьму. C'est l’affaire du gout. Всякий делает, что хочет.
«Левиафан» во французской глубинке
Народ в
провинциях еще несчастнее, нежели в столице. Судьба его зависит главнейше от
интенданта; но что есть интендант? Вор, имеющий полномочие грабить провинцию
безотчетно. Чем дороже стала ему у двора сия привилегия, тем для народа
тягостнее. Каждый из них начинает ремесло свое тем, что захватывает откуп
хлеба, нужнейшего для жизни произрастения, и принуждает через то жителей
покупать у него жизнь за ту цену, которую определить заблагорассуждает.
Франция вся на
откупу. Невозможно выехать на несколько шагов из Парижа, чтоб, воротясь, не
быть остановлену таможнею. Почти за все ввозимое в город платится столько
пошлины, сколько сама вещь стоит.
Басманное правосудие
Тяжебные дела во
Франции так же несчастны, как и у нас, с тою только разницею, что в нашем
отечестве издержки тяжущихся не столь безмерны. Правда, что у нас и у них всего
чаще обвинена бывает сторона беспомощная; но во Франции, прежде нежели у
правого отнять, надлежит еще много сделать церемоний, которые обеим сторонам
весьма убыточны. У нас же, по крайней мере, в том преимущество, что действуют гораздо
проворнее, и как скоро вступился какой-нибудь полубоярин, сродни фавориту, то в
самый тот час дело берет уже совсем другой оборот и приближается к концу.
Назрела реформа полиции
Полиция
парижская славна в Европе. Говорят, что полициймейстер их всеведущ, что он, как
невидимый дух, присутствует везде, слышит всех беседы, видит всех деяния и, кроме
одних помышлений человеческих, ничто от него не скрыто. Поздравляю его с таким
преестественным проницанием; но при сем небесном даре желал бы я ему лучшего
обоняния, ибо на скотном дворе у нашего доброго помещика чистоты гораздо
больше, нежели пред самыми дворцами французских королей. В рассуждении дешевизны
я иного сказать не могу, как что в весьма редких европейских городах жизнь так
безмерно дорога, как в Париже; зато и бедность в нем несказанная; и хотя нищим
шататься запрещено, однако я нигде столько их не видывал. Впрочем, парижские
купцы, как и везде, стараются свой товар продать сколько можно дороже. Разница
только та, что французы обманывают несравненно с большим искусством и не знают
в обманах ни меры, ни стыда. Что же касается до безопасности в Париже, то я
внутренне уверен, что всеведение полициймейстера не весьма действительно и
польза от полицейских шпионов отнюдь не соответствует той ужасной сумме,
которую полиция на них употребляет. Грабят по улицам и режут в домах нередко.
Строгость законов не останавливает злодеяний, рождающихся во Франции почти всегда
от бедности…
А поучиться все-таки есть чему
Если что во
Франции нашел я в цветущем состоянии, то, конечно, их фабрики и мануфактуры.
Нет в свете нации, которая б имела такой изобретательный ум, как французы в
художествах и ремеслах, до вкуса касающихся.
Комментариев нет:
Отправить комментарий