"Имей сердце, имей душу, и
будешь
человек во всякое время."
Д.И. Фонвизин
Что знает о
великом Фонвизине большинство из нас? Он автор комедий «Недоросль» и «Бригадир»
— вот и всё, что мы выносим из школьной программы. А ведь литературная
деятельность была в жизни Дениса Ивановича Фонвизина далеко не главной.
Современники знали его как влиятельного государственного деятеля, советчика русских
государей, деятельного патриота России.
Денис
Иванович Фонвизин родился 3 (14) апреля 1744 (по другим сведениям — 1745) года
в московской дворянской семье. Среди наших критиков есть охотники подчеркивать
нерусское происхождение великих людей России — так и Фонвизиных они выводят «из
семьи пленных ливонцев». Однако Россия — это такая удивительная, сакральная
страна, что любое добро, что в неё попадает, непременно становится русским —
будь то еда, например, картошка; цветы — васильки; музыкальный инструмент —
гармонь да гитара: вера или люди. Так сталось и с потомками «пленных ливонцев».
Александр Сергеевич Пушкин в 1824 году писал брату: «Не забудь фон-Визина
писать Фонвизин. Что он, нехристь?! Он русский, из прерусских русской!». Князь
Вяземский подтвердил «прерусскость» Фонвизина: «В нём ум коренной русский,
который на чужбине как-то не у места и связан. Такой ум, «заматерелый»,
односторонний от оригинальности своей или самобытности, перенесённый в чуждый
климат, не заимствует ничего из новых источников, не обогащается, не развивается,
а, напротив, теряет силу и свежесть, как растение, которому непременно нужна
земля родины, чтобы цвести и приносить плоды».
См. также: "Сатиры смелый властелин".
Главным
человеком в жизни будущего «русского Мольера» был отец, Иван Андреевич
Фонвизин. Он любил своих детей мудрой отцовской любовью и называл их «рожденные
мои друзья».
Денис
Иванович посвятил своей семье замечательное биографическое эссе «Повествование
мнимого глухого и немого», где написал о родителе своём: «Отец мой, добродетельнейший
из смертных, коего потерю я оплакивать не престану, претерпев в течение службы
своей многие обиды, досады и несправедливости, от сродственников же, друзей и
покровителей также быв обманут, предан и наконец оставлен, вёл большую часть последних
своих дней в уединении; и как из благотворительной его души исторгнуть не могли
любви его к человеческому роду, то обратилось его внимание на нас (как он
называл), рождённых своих друзей».
Матушка Дениса
Ивановича была сродни супругу: «Отец мой имел редкое счастие получить в сотоварищество
свое женщину разумную, благонравную, добродетельную и скромную. Достойная сия
чета ощущала взаимную горячность и была столь счастлива, сколько участь
человеческая счастья совмещать может. Упражнение их было нас наставлять и направлять
сердца и умы наши к добродетели и человеколюбию». Увы, её ранняя смерть
оставила детей на полном попечении и ответственности их отца…
Старший Фонвизин
читал все вышедшие и выходящие на тот момент русские книги, любил историю
древнюю и римскую, особенно «Мнения Цицероновы», и переводы нравоучительных
книг с европейских языков. Как и многие родители, он попытался наверстать
упущенное в своей жизни образованием сына: с четырёх лет мальчик уже имел
домашних учителей по разным предметам. «Я не помню себя неграмотным», — говорил
Денис Иванович. Учение шло с охотой, учителя умели заинтересовать мальчика, а
отец — направить его мысли и увлечения в полезное русло. Он был чрезвычайно
деликатен, никогда не «давил» на детей.
В веке, который
считали «испорченным», когда взяточничество (точнее и ёмче старинное слово —
лихоимство!) не преследовалось ни судом, ни даже общественным мнением, Иван
Андреевич сохранял нравственное здоровье: он считал, что взятка (старший
Фонвизин служил в ревизион-коллегии, где лихоимство было главным доводом в
вынесении решения по делу) — действие «против натуры человеческой». Он был
настолько чист душой, что краснел, когда при нём кто-нибудь лгал! Есть ли ныне
такие ревизоры в России?!
Старший Фонвизин
никогда не принимал подарков. «Государь мой, — говаривал он просителю, —
сахарная голова не есть резон для обвинения вашего соперника, извольте отнести
её назад, а принести законное доказательство вашего права». Отец поучал сына:
если тебе придётся служить и ситуация сложится так, что невозможно будет избежать
греха мздоимства или иного какого — притворись больным и не ходи на службу, скажи
всем, «что ты от оной болезни стал глух и нем» (эту фразу Денис Иванович и
вынес в заголовок своего эссе). Сыну завет отца пришёлся по душе, и он стал вести
такой образ жизни, что многие вокруг уверились: человек этот глух и нем!
«Звание глухого и немого, в коем качестве я так известен, что трактирщик,
готовясь обмануть ожидаемых им гостей, кокетка, проводящая своих любовников,
придворный, ухищрениями дышащий, подьячий, алчный ко взяткам, дитя шелливое и
страшившееся своего вожатого, — словом, никто меня не остерегается, все предо
мною обнаженные предстоят, и когда я в клоб или на гулянье приду, то слышу, что
робята вскричат: «Вот глухой-то и немой», а отцы и матери их с некоторым
оказанием сожаления говорят: «Он, бедняга, никому и ничему не помеха».
Оттого-то я к сокровенной человеческой внутренности имею ключ». И действительно
образы его литературных героев столь точны и так ярко выписаны, что сомневаться
в их подлинности не приходится, люди открывались автору великих пьес во всей
сокровенной глубине своей, считая его «глухим и немым»!
Ещё большей
заслугой Ивана Андреевича было то, что он сумел внушить и сохранить в сыне православную
веру. Отец приучил его «читать у крестов» — так Денис стал бегло разбирать
церковнославянский. Иван Андреевич следил, чтобы чтение священных текстов не
было бессмысленным механическим процессом. «Перестань молоть, — останавливал он
сына, когда тот начинал торопиться, — или ты думаешь, что Богу приятно твоё
бормотанье?!». Он терпеливо разъяснял фразы, в смысле которых мальчик не мог
разобраться сам. Вот так бы и современным верующим родителям поступать, а не
заставлять детей зазубривать текст, в котором они почти ни слова не понимают!
Увы, времена
стояли искусительные — после смерти отца молодой Денис Фонвизин увлёкся «забавами
недорослей»:
«Весьма
рано проявилась во мне склонность к сатире. Острые слова мои носились по
Москве... Меня стали скоро бояться, потом ненавидеть... Сочинения мои были
острые ругательства: много было в них сатирической соли...».
Однако
вскоре возобладало заложенное отцом здоровое нравственное начало: Фонвизин
горько сожалел о своих поступках и «острых словах» в «Чистосердечном признании
в делах моих и помышлениях». Его покаяние подтверждено эпиграфами к каждой
главе, взятыми из Священного Писания.
Дом Фонвизиных
находился недалеко от основанного в 1755 г. университета. При нём была открыта
гимназия, куда отец и отдал Дениса: он оказался одним из первых, вместе с
Потёмкиным и другими, прославившимися впоследствии как «орлы Екатерины». У
первых гимназистов не было учебников, зато сочинения Ломоносова присылались им
прямо с печатного станка академической типографии! Имена лучших тогда публиковались
в газетах. К примеру, в 1759 г. в «Московских ведомостях» появилось извещение
директора казанской гимназии: «Наиприлежнейшими себя оказали и отменную похвалу
заслужили: гвардии капрал Николай Левашев, гвардии же солдат Сергей Полянский и
солдат Гаврила Державин».
Фонвизин учился
в гимназии с 1755 по 1761 годы, затем ещё год провёл на философском факультете
университета. Во времена своего студенчества он начал печататься в московских
журналах, сделал свои первые переводы: это были «Басни нравоучительные»
датского просветителя Л. Хольберга и трагедия Вольтера «Альзира». Фонвизину
трижды вручалась золотая медаль, имя его неоднократно поминалось в «Московских
ведомостях», где печатались отчёты о ежегодных торжественных актах
университета. Сам Денис Иванович относился к своим успехам с присущим ему чувством
юмора: «Одну из медалей мне присудили за то, что, в отличие от двух других
экзаменуемых гимназистов, на вопрос: «Куда течёт Волга? (один ответил — в
Чёрное море, другой — в Белое), я отвечал «не знаю» с таким видом простодушия,
что экзаменаторы единогласно присудили мне медаль».
В 1762 году
Фонвизин переехал в Петербург и поступил в Коллегию иностранных дел
переводчиком. Он быстро проявил себя с лучшей стороны и через год стал
секретарём кабинет-министра И. Елагина, ведавшего разбором челобитных на высочайшее
имя, а с 1766-го — и императорскими театрами. Тут-то и проявился горячий
интерес Дениса Фонвизина к театру. «Я… имел дар, — писал Фонвизин в «Признании…»,
— принимать на себя лицо и говорить голосом весьма многих людей». Денис
Иванович имел в виду читку «Бригадира» — сначала Екатерине II, а затем Павлу, которым
пьеса понравилась. «Бригадир», законченный в 1769 году и поставленный в 1770-м,
был опубликован в 1792-1795 гг. Русский писатель, общественный деятель, журналист
и издатель Н.И. Новиков сказал об этой комедии: «...сочинена она точно в наших
нравах». После «Бригадира» последовал «Недоросль», сразу же разобранный на
цитаты.
Историк
В.О. Ключевский писал: «Фон-Визин взял героев «Недоросля» прямо из житейского
омута, и взял, в чём застал, без всяких культурных покрытий, да так и поставил
их на сцену со всей неурядицей их отношений, со всем содомом их неприбранных
инстинктов и интересов».
Но театр
скоро пришлось оставить. В России «шли большие неустройства»: Фонвизин был
свидетелем разгула реакции после крестьянского восстания 1773-1775 гг., расхищения
государственной казны — то есть увидел то «зыблемое состояние», которое может
привести любое государство на край гибели. Его «Рассуждение о непременных
государственных законах» (конец 1782 - начало 1783 г.) — одно из лучших произведений
русской публицистики XVIII в., предназначалось для воспитанника Никиты Панина —
будущего императора Павла Петровича. С Паниным Фонвизина сближала убеждённость,
что России нужны «фундаментальные законы», иначе произойдёт катастрофа. В его
«Рассуждении» прозвучало предостережение: «Нация, буде находит средства
разорвать свои оковы тем же правом, каким на неё наложены, весьма умно делает,
когда разрывает». Но никто его тогда не понял и не услышал...
Близость к царям
и льстила ему, и приводила его в замешательство. Он был монархистом и
одновременно — противником бесконтрольной власти. «Где произвол одного, — писал
он, — есть закон верховный, тамо прочная общая связь и существовать не может; есть
государство, но нет отечества, есть подданные, но нет граждан…». А «при дворе
царя, коего самовластие ничем не ограничено... может ли истина свободно изъясняться?»
— вопрошает он в своей повести «Калисфен». Страшным злом Фонвизин считал
фаворитов, «любимцев государевых», особенно усиливших своё влияние при дворе российских
императриц.
По воспитанию
своему в честности Фонвизин не боялся ничего, он считал, что писатель — это
«страж общего блага», «полезный советодатель государю, а иногда и спаситель сограждан
своих и отечества».
После Державина
Фонвизин стал вторым, кто мог «истину царям с улыбкой говорить». У него
появились поклонники и последователи. «С воцарением Екатерины II совпадает
заметный переворот в жизни русского общества, — писал академик Л.Н. Майков. —
На поприще государственной и общественной деятельности выступили новые люди,
благодаря которым значительно подвинулось общественное развитие. В сравнении с
поколениями, действовавшими прежде, люди, выдвинутые новым правительством, были
более образованные и более ценившие образование. Многие из них ясно сознавали понятия
гражданского долга и имели твёрдые нравственные принципы: это поколение дало
депутатов для комиссии нового уложения и создало успех сатиры Фонвизина и
журналов 1769-74 гг.».
Увы, как и
всякое сильное явление, дар Фонвизина вызвал и отрицательный эффект: «разбудил
целую фалангу великих насмешников», по слову Герцена. Постепенно эти «великие»
выродились в «мелочь пузатую», суть деятельности которых свелась (и ныне
сводится) ко глумлению над всем, что свято и дорого русской душе, народу…
В 1777-1778 гг.
Фонвизин совершил поездку во Францию и Германию и отразил своё путешествие в
«Записках первого путешественника», сыгравших важнейшую роль в становлении
русской прозы. Фонвизин, который «вкоренённое имел любопытство знать
внутренность сердец человеческих», вынес своё мнение о европейцах: «Главное
старание прилагают они о том, чтобы один стал богословом, другой живописцем, третий
столяром, но чтоб каждый из них стал человеком, того и на мысль не приходит». В
одном из писем П.И. Панину Фонвизин даёт такую характеристику, к примеру, правовой
системе Франции, на которую тогда взирали из России как на образец «вольнолюбия»:
«Система законов сего государства есть здание, можно сказать премудрое, сооруженное
многими веками и редкими умами, но вкравшиеся мало-помалу различные злоупотребления
и развращения нравов дошли теперь до самой крайности. (…) Первое право каждого
француза есть вольность; но истинное настоящее его состояние есть рабство, ибо
бедный человек не может снискивать своего пропитания иначе, как рабскою
работою, а если захочет пользоваться драгоценною своею вольностию, то должен
будет умереть от голоду. Словом, вольность есть пустое имя, и право сильного
остается правом превыше всех законов». В русском народе Фонвизин желал
воспитать иные устремления, поскольку сам был русским патриотом до глубины
души.
«Мужик, —
писал он, — одним человеческим видом от скота отличающийся» может привести
государство «в несколько часов на самый край конечного разрушения и гибели».
Значит,
нужно вывести народ из этого скотского состояния, обеспечить ему достойный
уровень жизни, дать образование, заложить понятия о нравственности и вере, защитить
его законом, наконец! Сочинение Фонвизина «Несколько вопросов, могущих
возбудить в умных людях особливое внимание» было опубликовано в 1783 г. в третьей
книге «Собеседника любителей российской словесности» — вместе с ответами
Екатерины II. Фонвизин сформулировал самые злободневные вопросы, касающиеся
жизни России. Последний ответ государыни был крут: Фонвизину запретили печататься,
пятитомное собрание его сочинений не было издано, его статьи распространялись
только в списках.
Выдающийся
русский писатель заботился об улучшении жизни своих соотечественников,
укреплении Родины путём разумных реформ. Он не убоялся ради воплощения своих
идей в жизнь ни крушения карьеры, ни гонений, ни запретов, ни иных угроз.
Однако тревожные мысли приходят, когда перечитываешь его политические сочинения:
как поразительно совпадают характеристики власти и правосудия и проблемы государственно-правового
строительства России конца XVIII века и России начала века XXI!
Умер Фонвизин в 1792 году и
похоронен в Александро-Невской лавре.
Комментариев нет:
Отправить комментарий