На фронтах Великой Отечественной войны в
Советской армии воевало более 1 миллиона женщин. Не меньше их принимало участие
в партизанском и подпольном сопротивлении. Им было от 15 до 30 лет. Они владели
всеми военными специальностями – летчицы, танкистки, автоматчицы, снайпера,
пулеметчицы... Женщины не только спасали, как это было раньше, работая сестрами
милосердия и врачами, а они и убивали.
Женщины рассказывают о войне, о которой
мужчины нам не рассказали. Такой войны мы не знали. Мужчины говорили о
подвигах, о движении фронтов и военачальниках, а женщины говорили о другом –
как страшно первый раз убить...или идти после боя по полю, где лежат убитые.
Они лежат рассыпанные, как картошка. Все молодые, и жалко всех – и немцев, и
своих русских солдат. После войны у женщин была еще одна война. Они прятали
свои военные книжки, свои справки о ранениях – потому что надо было снова
научиться улыбаться, ходить на высоких каблуках и выходить замуж.
«Ехали много суток... Вышли с девочками
на какой-то станции с ведром, чтобы воды набрать. Оглянулись и ахнули: один за
одним шли составы, и там одни девушки. Поют. Машут нам - кто косынками, кто
пилотками. Стало понятно: мужиков не хватает, полегли они, в земле. Или в
плену. Теперь мы вместо них... Мама написала мне молитву. Я положила ее в
медальон. Может, и помогло - я вернулась домой. Я перед боем медальон
целовала...»
«Один раз ночью разведку боем на участке
нашего полка вела целая рота. К рассвету она отошла, а с нейтральной полосы
послышался стон. Остался раненый. «Не ходи, убьют, - не пускали меня бойцы, -
видишь, уже светает». Не послушалась, поползла. Нашла раненого, тащила его
восемь часов, привязав ремнем за руку. Приволокла живого. Командир узнал,
объявил сгоряча пять суток ареста за самовольную отлучку. А заместитель
командира полка отреагировал по-другому: «Заслуживает награды». В девятнадцать
лет у меня была медаль «За отвагу». В девятнадцать лет поседела. В девятнадцать
лет в последнем бою были прострелены оба легких, вторая пуля прошла между двух
позвонков. Парализовало ноги... И меня посчитали убитой... В девятнадцать
лет... У меня внучка сейчас такая. Смотрю на нее - и не верю. Дите!»
«И когда он появился третий раз, это же
одно мгновенье - то появится, то скроется, - я решила стрелять. Решилась, и
вдруг такая мысль мелькнула: это же человек, хоть он враг, но человек, и у меня
как-то начали дрожать руки, по всему телу пошла дрожь, озноб. Какой-то страх...
Ко мне иногда во сне и сейчас возвращается это ощущение... После фанерных
мишеней стрелять в живого человека было трудно. Я же его вижу в оптический
прицел, хорошо вижу. Как будто он близко... И внутри у меня что-то
противится... Что-то не дает, не могу решиться. Но я взяла себя в руки, нажала
спусковой крючок... Не сразу у нас получилось. Не женское это дело - ненавидеть
и убивать. Не наше... Надо было себя убеждать. Уговаривать...»
«И девчонки рвались на фронт
добровольно, а трус сам воевать не пойдет. Это были смелые, необыкновенные
девчонки. Есть статистика: потери среди медиков переднего края занимали второе
место после потерь в стрелковых батальонах. В пехоте. Что такое, например,
вытащить раненого с поля боя? Я вам сейчас расскажу... Мы поднялись в атаку, а
нас давай косить из пулемета. И батальона не стало. Все лежали. Они не были все
убиты, много раненых. Немцы бьют, огня не прекращают. Совсем неожиданно для
всех из траншеи выскакивает сначала одна девчонка, потом вторая, третья... Они
стали перевязывать и оттаскивать раненых, даже немцы на какое-то время онемели
от изумления. К часам десяти вечера все девчонки были тяжело ранены, а каждая
спасла максимум два-три человека. Награждали их скупо, в начале войны наградами
не разбрасывались. Вытащить раненого надо было вместе с его личным оружием.
Первый вопрос в медсанбате: где оружие? В начале войны его не хватало.
Винтовку, автомат, пулемет - это тоже надо было тащить. В сорок первом был
издан приказ номер двести восемьдесят один о представлении к награждению за
спасение жизни солдат: за пятнадцать тяжелораненых, вынесенных с поля боя
вместе с личным оружием - медаль «За боевые заслуги», за спасение двадцати пяти
человек - орден Красной Звезды, за спасение сорока - орден Красного Знамени, за
спасение восьмидесяти - орден Ленина. А я вам описал, что значило спасти в бою
хотя бы одного... Из-под пуль
«Что в наших душах творилось, таких
людей, какими мы были тогда, наверное, больше никогда не будет. Никогда! Таких
наивных и таких искренних. С такой верой! Когда знамя получил наш командир
полка и дал команду: «Полк, под знамя! На колени!», все мы почувствовали себя
счастливыми. Стоим и плачем, у каждой слезы на глазах. Вы сейчас не поверите, у
меня от этого потрясения весь мой организм напрягся, моя болезнь, а я заболела «куриной
слепотой», это у меня от недоедания, от нервного переутомления случилось, так
вот, моя куриная слепота прошла. Понимаете, я на другой день была здорова, я
выздоровела, вот через такое потрясение всей души...»
«Организовали курсы медсестер, и отец
отвел нас с сестрой туда. Мне - пятнадцать лет, а сестре - четырнадцать. Он
говорил: «Это все, что я могу отдать для победы. Моих девочек…» Другой мысли тогда не было. Через год я попала
на фронт...»
«У нашей матери не было сыновей... А
когда Сталинград был осажден, добровольно пошли на фронт. Все вместе. Вся
семья: мама и пять дочерей, а отец к этому времени уже воевал...»
«Меня мобилизовали, я была врач. Я
уехала с чувством долга. А мой папа был счастлив, что дочь на фронте. Защищает
Родину. Папа шел в военкомат рано утром. Он шел получать мой аттестат и шел
рано утром специально, чтобы все в деревне видели, что дочь у него на фронте...»
«Уезжала я на фронт материалисткой.
Атеисткой. Хорошей советской школьницей уехала, которую хорошо учили. А там...
Там я стала молиться... Я всегда молилась перед боем, читала свои молитвы.
Слова простые... Мои слова... Смысл один, чтобы я вернулась к маме и папе.
Настоящих молитв я не знала, и не читала Библию. Никто не видел, как я
молилась. Я - тайно. Украдкой молилась. Осторожно. Потому что... Мы были тогда
другие, тогда жили другие люди. Вы - понимаете?»
«Формы на нас нельзя было напастись:
всегда в крови. Мой первый раненый - старший лейтенант Белов, мой последний
раненый - Сергей Петрович Трофимов, сержант минометного взвода. В семидесятом
году он приезжал ко мне в гости, и дочерям я показала его раненую голову, на
которой и сейчас большой шрам. Всего из-под огня я вынесла четыреста
восемьдесят одного раненого. Кто-то из журналистов подсчитал: целый стрелковый
батальон... Таскали на себе мужчин, в два-три раза тяжелее нас. А раненые они
еще тяжелее. Его самого тащишь и его оружие, а на нем еще шинель, сапоги.
Взвалишь на себя восемьдесят килограммов и тащишь. Сбросишь... Идешь за
следующим, и опять семьдесят-восемьдесят килограммов... И так раз пять-шесть за
одну атаку. А в тебе самой сорок восемь килограммов - балетный вес. Сейчас уже
не верится...»
Комментариев нет:
Отправить комментарий